Чудо фотографии. Старая версия

Чудо фотографии

2008 год

Я превратился в тупой станок, штампующий фоторепортажи как блины. Раз в неделю - вынь да положь репортаж! Кто-то скажет: “А кто тебя заставляет?” Кто-кто! Материальные обязательства перед семьей. У меня жена, кстати, тоже имела отношение к фотографии: в институте “Госниихимфотопроект” она разрабатывала новые фотоматериалы. Теперь там все развалено, никто ничего не разрабатывает, а начальство “пилит”, сдавая в аренду помещения. И жена влилась в стан безработных. Ну, кому сейчас нужен специалист - эмульсионер? Так что приходится пахать на всю семью; некогда не то что учиться – призадуматься: “И так – до конца дней твоих?..”

“Фотографические” проблемы, которые ставит передо мной жизнь, несколько иного порядка. Три дня назад вернулся из командировки с Северного Урала, из городка с милым названием Новая Ляля. Там в очередной раз попал под “ментовский” пресс. Пригласили меня на конкурс красоты в поселок Лобва. Я как обычно (и с разрешения начальства) снимал за кулисами. А меня менты “повязали”, оттащили в отделение - и давай “гнобить” по полной программе. Якобы я снимал несовершеннолетних девочек без их согласия и в неглиже. Представьте: те, кто выгнал девок на подиум в бикини - нормальные. Кто из снимает - уже “педофил”… Попытки сказать, что я работаю с разрешения (девочки-то меня видели, да и администрация была в курсе), этих “зомби” в погонах только раззадорили - и они стали меня “прессовать”. То есть, устроили перекрестный допрос со всякими провокационными вопросами, например: “За чтобы не любите милицию?..”

Меня вызволили новолялинские чиновники. Все-таки столичный журналист, неудобно… Своих-то менты наверняка привыкли “гнобить”, а вот - чужака… Хотя, если судить строго, они и “навалились” на меня именно как на чужака. И знаете, какой стресс я испытал, когда обозленные менты просматривали ВСЮ съемку на двух моих камерах? Не найдя “пахабных” карточек, они пошли дальше: возможно, искали фото мостов. Или станций. Или заводов. Тогда мне начали бы вешать “терроризм” или “шпионаж”. Не нашли. Я сразу понял, что в поселке царит “ментовской беспредел”, и сидел тихонько, не рыпаясь. Как с диким зверем, ни одного лишнего движения, иначе - разорвет! По счастью, ничего не нашли. Хотя искали - старательно, и постоянно провоцировали на то, что бы я сорвался, психанул. Я сидел на стульчике в дежурке, а эти “товарищи” старательно “прощелкивали” все. По сути снятое мной - мое личное дело. Можно сказать, интимное. Чувство, которое я испытал в отделении, было похоже на то, будто тебя раздели и дотошно осматривают твое тело.

Ни менты, ни чиновники не извинились. Мне пришлось срочно “сваливать” из Новой Ляли - просто из боязни того, что обозлившиеся “оборотни в погонах” подложат в гостиничный номер наркотики или оружие… До дома две тысячи верст, хозяин поселка (и градообразующего предприятия) - бандюга по кличке Батон - известный в области “беспредельщик” (это я потом в Интернете прочитал, там много всякого понаписано…)…  Если бы не “крыша” в лице чиновников, мне бы несдобровать. Это, кстати, очень большая тема - искусство существования фотожурналиста в России. И в Мире. Я рассказал об этом, чтобы уважаемый читатель понял, какие проблемы реально стоят перед фотожурналистом, ибо мы вынуждены работать в обществе с высокой степенью социальной напряженности.

 Да, с приходом “мобилографии” снимает практически все население. И у каждого второго - “цифромыльница”. Но у человека, снимающего профессионально, проблем стало больше. При советской власти человека с фотоаппаратом, снимающего на улице, могли забрать в КГБ. Ну, сами понимаете - “холодная война”, и все такое… А сейчас к тебе “докопаться” может кто угодно: и секьюрети, и мент, и бандюга, и просто гражданин, которому не понравилась твоя “рожа”… 

Сейчас вот, когда пишу эти строки, огляделся вокруг. Подсчитал: в моей квартире в наличии имеется 3 стационарных компьютера, 2 ноутбука, 2 смартфона, 7 цифровых фотоаппаратов. Ну, и с десяток пленочных камер, вместе с не малым набором оптики где-то пылится. Тогда, в 1988-м (именно в тот год был написан первый вариант “Чуда фотографии”) у меня бил фотоаппарат “Любитель” 6х6, – и более ничего. Я жил в коммуналке в центре Москвы (на улице Грибоедова – теперь Малом Харитоньевском переулке), и любимым моим времяпровождением были прогулки по старой Москве с фотоаппаратом “Любитель.”. В том, что в “Любителе” шахтный видоискатель, было преимущество: я мог снимать незаметно, “с пупа”. Поверьте - это особое состояние - снимать незаметно, как бы сливаться с окружающим пейзажем. В классическом варианте это называется: “съемка-наблюдение”. Москва для меня была как живой организм, а я путешествовал внутри него, пытаясь найти такое, чего не видит никто. Фотографировал исключительно для себя – мне просто нравилось это. Будем считать, все не выходило за рамки хобби. Но одна из моих первых публикаций (в “Московском комсомольце”, осенью 91-го) был фоторепортаж “Истинная жизнь Китай-города”. Как раз из той серии любительской съемки “с пупа”. Ночная съемка центра Москвы, на ночь остающегося совершенно пустынным. Довольно долго снимал в метро, пытался понять “скрытую” жизнь московского метрополитена. Здесь уж своя поэтика - с громадными людскими массами, с суетой… Теперь все не так. Если я вижу фотокарточку “с претензией”, но не несущей в себе журналистский ценности, меня почти воротит.

В 1988-м я работал фотографом в одном из НИИ, по сути выполнял чисто техническую задачу – проявлял микрофильмы. Пока пленка (300-метровая бобина) прокручивается сквозь громадную проявочную машину, есть время поработать к книжками - и по фотографии, и по эстетике, и по философии, и по черт его знает чему. Благо, тогда в библиотеки ходить было принято и не считалось чем-то зазорным. Да и в букинистических магазинах можно было найти немало редких книг. И, видимо, в голове моей сварилась какая-то особая “каша”, которая должна была принять некую форму.

Работая фотографом, вечером учился в Полиграфическом институте на специальности “фототехника”. То есть, я фотограф с высшим образованием. Жаль, по технической части, но все же! Как минимум, о технической стороне фотографии я знаю немало (из того, что помню, конечно, ибо в практике журналистики технические знания мне пока что не пригодились ни разу). Если сказать образно, я хороший специалист по “растиранию красок”. Ну, а искусство живописи - дело техники!.. По крайне мере, некоторые так думают…

Я действительно любил фотографию. Более того: фотография была для меня религией, средством общения с некоей божественной сущностью. Жаль, что я научился формулировать. Потому что определение – это смерть. Тогда я не понимал, что делаю, и сей факт был самым прекрасным в моем тогдашнем положении.

Теперь определяю. По религиозным убеждениям я был пантеистом, то есть Богом для меня было все сущее, весь видимый, слышимый и ощущаемый мир. Моя натурфилософская деятельность сводилась к тому что я при помощи фотоаппарата пытался прикоснуться к чему-то огромному и непостижимому.

Люблю ли я фотографию сейчас? Я бы ответил: “Какую фотографию? Они ведь такие разные…” Да, фотография действительно имеет множество ипостасей. Люди с фотоаппаратами в руках думают, что между ними общность. Но лично мне кажется, что молотком можно ударять и по голове, и по гвоздю, и по барабану. Звук приблизительно одинаков, но результаты резко контрастируют.

Знаете, скажу честно. Мне сейчас больше нравится писать (с ударением, конечно, на последнем слоге). В фотографии я наткнулся на стену; чтобы идти дальше, нужно бросать семью, бросать рутинную работу, бросать вредные привычки. То есть из обывателей переродиться в блаженного, “не от мира сего”. Я знаю фотографов, которые отважились на такой поступок. И знаю, что они живут небогато (как, впрочем, и все художники “при жизни”).

Я сейчас снимаю очень много, но как-то машинально, что ли. К тому же перегружен стереотипами. Сейчас я выбрал для себя довольно узкую тему: “Российская глубинка”. За одну командировку встречаешь столько людей! И в основном, замечательных, с чистыми и благородными душами. Бывают, конечно звери, но поверьте - произошедшее в на Северном Урале - редкое исключение из правила! Если вести себя вежливо, не “расставлять пальцы веером”, можно и с бандюками сладить. Снимаю людей по возможности разнообразно. Вечерами (если в командировке) просто брожу с фотоаппаратом, насаждаюсь природой, “щелкаю” пейзажи. Но как-то все – не то… Когда дома, вообще фотоаппарат в руки не беру. Это, понимаете ли, ремесло: ты сморишь на мир не влюбленными и широко раскрытыми глазами волчонка, а холодными и равнодушными глазами волка.

Москву не то что разлюбил (как можно разлюбить Родину и Мать?), а скорее отношусь к ней равнодушно. Моей Москвы уже нет. Я с 1991 года живу в “спальном” районе Строгино, и в общем-то привык. И знаете… иногда ловлю себя на мысли, что в старых русских городах узнаю старую Москву, ее ауру. Может, от этого моя тяга к провинции?

Я вожу ребенка в Дом пионеров на занятия (рисованием и пением), и, пока жду, рассматриваю на стенах фотографии. Там постоянно меняют выставки участников детских фотокружков со всех концов Москвы. Мне нравится; я вижу, что снимают “волчата”. Они смотрят на мир широко раскрытыми глазами, и подмечают то, на что я и не посмотрел бы. У детей хорошие учителя! Не уверен, что фотография умирает…

Итак, первая часть “Чуда фотографии” создана в 1988 году. Когда я набирал текст на компьютере в 1998-м, внес некоторую правку, которая в сущности не вторгалась в суть. В какой-то книге прочитал, что все лучшее в своей жизни человек создает до 25-летнего возраста. Мне как раз в том году было 25. Если честно, написал я бредятину. Но основные идеи довольно любопытны, и, что главное, это мои мысли, а не компиляция. По сути я попытался уловить отличия фотографии от других искусств, причем не внешние, а самые что ни на есть глубинные.

Вот, я писал о чуде проявление в кювете фотокарточки. Но за 90-е годы я столько карточек в кюветах наполоскал! Все майки и рубашки на уровне пупа были желтые, жена матом крыла. И теперь в общем-то счастлив, что не надо мочить руки в ванночках с проявителями и закрепителями. Но знаете… получается так. “Мокрая” фотография была ритуалом. Это как пригласил в кафе девушку, погуляли в парке, в киношку сходили. И, как финальный аккорд – ночная страсть… А что теперь, в связи с воцарением “цифры”? Ну, встретились с девушкой – и сразу, не знакомясь – в койку! Раньше я помнил все мои карточки. Теперь, увидев на компьютере фотографию, сделанную в прошлом году, искренне удивляюсь: неужели эту хрень снял я?!

То есть налицо явная инфляция фотографии. Это не катастрофа, а просто новая реальность, нуждающаяся в осмыслении.

1988 год

Внешнее

   ...Когда я размышляю о мимолетности моего

 существования, погруженного в вечность,

 которая была до меня и пребудет после,

 и  о ничтожности пространства, не только

 занимаемого, но и видимого мной, пространства,

 растворенного в безмерной бесконечности пространств,

 мне не ведомых и не ведающих обо мне, я трепещу

от страха и спрашиваю себя: почему я здесь,

 а не там, ибо нет причины мне быть сейчас,

 предназначил мне это время и это место?

 а не потом или прежде. Чей приказ, чей промысел 

 предназначил мне это время и это место? 

 Memoria hospitis unius diei praetereuntis.*

Блез Паскаль.

(* - память о однодневном госте)

   Странное, не с чем не сравнимое чувство при просмотре старых фотографий. Что-то невыразимо чистое сквозит в них. Кажется, только вчера репортер на какой-то сверхсекретной машине времени слетал в те годы и отснял пару роликов. Больше всего обескураживает двойственность чувства: с одной стороны понимаешь, что всего того, что запечатлено на снимке, скорее всего, уже нет, но с другой стороны, это есть, и явлено оно нам в виде этого вот картонного отпечатка. Вот так люди тогда одевались, такой комплекции были (замечаешь, что и тогда не отказывались хорошо поесть). А на лицах тех, ушедших, - лежит непередаваемая печать умиротворения (ладно - сто пятьдесят лет назад этому способствовали неимоверные выдержки - нужно было несколько минут сидеть, не двигаясь, но и произведения эпохи мгновенного фото тоже полны спокойствия на лицах). А в общем-то, такие же, как мы люди, и ничто нас не рознит...

   Но позировать перед фотографом люди научились сразу. Все просто: мы всегда играем в жизни определенную роль, а маски нам носить не впервой. И все равно, кажется почему-то, что когда-то люди были более открытыми.

  Рассудок понимает, что это не более чем идеализация прошлого, “кристаллизация” вокруг ушедшего легенд и тайн. Чем старее документ, тем больше этот таинственный нарост. Но уж так устроен человек: не может он без мифа. Кто-то возразит, что фотография здесь не при чем, что просто время все сущее заволакивает туманом таинственности, и я с вами соглашусь, но  с некоторой оговоркой: фотография - нечто большее. Являясь в каком-то смысле срезом временного потока, фотоснимок обладает свойствами не только бытия, которое им отражено, но и самого времени как категории. Проще говоря, фотография - инструмент, способный воздействовать на время, клин, выбивающий клин. Возможно, воздействие это ничтожно, но факт, что фотография подарила нам возможность ощутить этот таинственный процесс: ход времени. И поэтому чудо фотографии вызывает у меня чувства, несколько отличные от испытываемых мною ощущений при просматривании, к примеру, старинной книги.

   Эпохи следуют друг за другом с умопомрачительной скоростью и их смена вбирает в себя трагедию в невозможном, казалось бы, соединении с праздником. Но в любом случае мы, влекомые необратимым потоком истории, чувствуем значимость перемен. Фотография же уравнивает все времена, ставит их как бы в одну линию. С помощью этого хитрого инструмента - фотокамеры - человечество имеет возможность созерцать свое ( и не только свое) бытие. Рядом уживаются и дагерротип с портретом вольнодумца, и хроника Первой Мировой войны, и снимок человека в космосе, и Бог его знает, что еще. Так фотография выбирает себе в музы Клио. И служит этой капризной девице до самозабвения.

...индивиду становится все труднее и труднее

 разобраться в действующих силах, механизмах и

процессах, формирующих современный мир, включая

 и его личную судьбу. Наш мир стал настолько

 сложным в политическом и других отношениях,

 что он уже не поддается упрощенному пониманию.

 Любое следствие кажется оторванным от

 многообразия его возможных причин; любая

 попытка синтезирования, унификации нашего мира

терпит неудачу. Отсюда возникает широко

 распространенное среди наших современников

 чувство бессилия перед влияниями, которые из-за

 их непостижимости невозможно контролировать.

Несомненно, что многие из нас, сознательно или

 бессознательно страдают от своей беспомощности

 перед этими силами. И поэтому мы ищем какой-то

 компенсации...

Зигфрид Кракауэр.

   Клио хоть и капризна, но чрезвычайно щедра. Человек, занимающийся фотографией, подобен чудотворцу; ведь он делает совершенно немыслимое, со здравой точки зрения: останавливает поток времени. Пусть только так, делая тонюсенький временной “срез”. Но сколько нужно было пройти цивилизации, чтобы этот процесс стал реализуемым!

   Возможно, с годами притупляется чувство необъяснимого ликования, когда на отпечатке, проявляемом в кювете, появляются сначала слабые контуры, а затем и само изображение. Но тот, кто это чувство испытал, поймет меня: в первые разы это действительно похоже на волшебство. К сожалению, вырастает целое поколение фотографов, которые не только печатать фотографии не умеют, но и пленку в бачке проявлять. С одной стороны, это и хорошо, ведь ты имеешь возможность целиком сосредоточиться на съемке - остальное за тебя доделает техника. Но легко ли прожить без момента, когда зафиксированный тобою миг, как в волшебном зеркале в сказке, медленно предстает перед тобой... И ни будь тебя, этот момент канул бы в вечность, так и не оставив следа.

   Каждый человек, взявший в руки фотоаппарат, становится членом тайной лиги борцов со временем. Может быть, мы потому и смеем называться высшими созданиями, что смеем отваживаться на такое?

   И еще - власть над миром. Фотограф создает не просто фотоснимок. Это частица мира, с которой хозяин ее вправе поступать, как ему угодно: выбросить фотографию в корзину, заключить в рамку или отправить во Всемирную Сеть (добавлено мною позже, ибо в 88-м Интернета в России не было – Г.М.). А можно заретушировать детали, кажущиеся ненужными, или смонтировать свой мир. Как маленький диктатор, человек при помощи фотографии может творить метаморфозы с окружающими его вещами и людьми, одновременно не причиняя никому и ничему вреда (что многие могут оспорить). В этом смысле каждый фотоснимок - очередная попытка сотворить мир, пусть и игрушечный.

   Сотворение мира - дело чрезвычайно тонкое и благородное, но им в быту нашем фотография - вещь необходимая. А посему хочу воспеть те фотографии родных, которые мы вставляем в рамки, носим с собой в бумажниках, и бережно храним в семейных альбомах. Нам не нужно особенного художественного эффекта в них. Единственное, чего мы требуем от фотографа - как можно более полного сходства с оригиналом. Мне думается, что обилие семейных фотографий на стенах деревенских домов объясняется желанием их хозяев, чтобы все предки (жившие в фотографическую эру) присутствовали в жизни ныне существующих, оценивали поступки своих потомков, а иногда и помогали в трудную минуту. И мне тоже иногда не хватает подобной опоры. Так фотография воссоздает подобие “мира теней”, когда дорогие нам образы, собираясь в единый сонм, становятся частью нашего бытия.

   После смерти выдающейся личности начинается лихорадочный поиск фотодокументов, связанных с жизнью ушедшего. И горе почитателям, если при жизни эта личность сторонилась фотокамеры! Поклонники Пушкина могут только сожалеть, что поэт совсем немного “не дотянул” до того времени, когда человечество открыло возможность запечатлевать образ при помощи хитроумного прибора и серебряной пластинки.

Фотография технически настолько проста и

 быстра, настолько необходима как прикладная

 к науке, жизни и технике, что ее как таковую,

 как очень доступную, не считают достойной пророка.

 Она, необходимая и доступная, лишена возможности

 признания в ней гениальных мастеров.

Александр Родченко.

   Но до борьбы было еще далеко (точнее, до осознания этой борьбы), когда фотография только родилась. А появилась она всего лишь как забавный аттракцион. То есть, фотография - порождение “карнавальной” культуры. Но подобное утверждение вскрывает только верхний слой проблемы. Конечно же, открытие фотографии обуславливалось и другими причинами. Одна из них - все увеличивающаяся потребность человечества в информации. И в частности, в достоверной визуальной информации. У фотографии был период моды, когда общество было просто без ума от нее. Да и сейчас то и дело появляются “модные течения”. Вообще проблема генезиса фото-культуры чрезвычайно сложна и до конца не изучена, да я и не специалист в этом. Отметим одно: фотография с момента своего рождения обладала довольно своеобразным качеством - “чудесностью”.

   Тогда фотограф был волшебником. Его ремесло можно было отнести к проделкам Сатаны (и относили!). Сейчас же... Конечно, ничего печального в том, что занятие фотографией потеряло черты загадочности, нет. В конце концов, прекрасно, что такой инструмент, как фотоаппарат легко подчиняется даже первокласснику. Моцарт вряд ли стал бы Моцартом, если б занялся музыкой лет в двадцать.

   Фотография как таковая - не искусство. Это - инструмент. Отсюда всеобщее заблуждение, что овладение инструментом в совершенстве есть уже гарантия успеха. Но фотограф живет не в своем ремесле - он живет в мире. Фотография помогает ему лучше понимать, чувствовать мир. Один из мудрецов определил фотографию как инструмент эмоционального постижения мира. А мы часто совершаем ошибку, ставя во главу угла хороший снимок, даже не задаваясь вопросом: а приблизил ли этот снимок меня к пониманию бытия?

Мы играем с исчезающими вещами.

 Как только они исчезнут, их нельзя оживить...

У писателя есть время подумать, прежде чем

 он создаст слово и нанесет его на бумагу.

 Для нас же исчезнувшее ушло навсегда, отсюда -

наши тревоги, а так же единственность

 нашего ремесла.

Анри Картье-Брессон.

   Вроде бы странное утверждение: “фотография - инструмент эмоционального постижения мира”. Кем? Человечеством? Но говорить о человечестве вообще - значит, говорить ни о чем. Потому, людей, занимающихся фотографией, нужно хотя бы приблизительно разделить. Итак, возьмем всех, кто фотографией занимается и отделим сперва тех, кто делает это для пополнения домашних архивов. Без сомнения, эти люди тоже выполняют некое магическое действо, стремясь победить время, но совершают они это скорее бессознательно, тем более что в редком меньшинстве случаев фотографии любителей могут назваться произведениями искусства (но бывает и такое!). Заметно “поредевшие ряды оставшихся “просеем через сито” выгодности. Задержанные будут состоять из фотографов, работающих исключительно для денег. К таким могут отнестись не только “бытовики”, но и некоторые журналисты и фотохудожники (кто-то отпарирует: все, мол, работаем для денег; но поверьте - есть среди профессионалов и люди, которых интересует не только барыш). Не обвиняйте автора в снобизме! Среди “работяг” есть прекрасные люди, делающие иногда прекрасные вещи. Остаток, который, вероятно, окажется ничтожно мал по сравнению с первоначальным количеством, и сделаем предметом нашего внимания.

   Что роднит их? Конечно, скажем мы, преклонение перед предметом фотографии. Но разве остальные фотолюбители не преклоняются перед ней? Могут же человека очаровать просто технические возможности, которые содержаться в фотографии... Да, есть и такие, для кого исключительную ценность представляет возможность экспериментировать в области техники и технологии (тем более что технические проблемы не минуют никого). Конечно же, и эстетическая сторона фотографии не чужда “технарям”, тем более что творчество применимо и к решению технических проблем, но попробуем отсеять и их. Что же останется? Наверное, то, что принято называть “элитой”. (А уж о принадлежности того или иного субъекта к элите мы готовы спорить до посинения, одновременно именно себя причисляя обязательно к фотографическим “сливкам”...) Относительно количества элитарных фотографов не берусь судить, но, очевидно, их совсем немного. К примеру, женщина в фотографии (а приток представительниц прекрасного пола в фотографию в последнее время высок) имеет преимущество перед мужчинами хотя бы в том, что она мало интересуется техникой и технологией, и для нее результат гораздо важнее процесса. Мы же, мужики - себя распыляем на порой бессмысленные вещи. Правда, это, пожалуй, единственное преимущество дам, в остальном им “пробиваться” труднее.

   Конечно же, я не отрицаю необходимость овладевания ремеслом - и желательно, в совершенстве. Но всеми фибрами души протестую против попыток подмены цели на средство.

   Итак, попытаемся все же ответить: что роднит оставшихся? И опять я рискую впасть в немилость читателя, заявив: их роднит особое отношение к миру. И это отношение я довольно коряво называю “фотографической деятельностью”. Рамки фотографической деятельности чрезвычайно расплывчаты и трудно, а порой даже невозможно отдельную личность рассматривать с точки зрения выполнения требований, отвечающих этому виду деятельности. Под влиянием потока времени человек непрерывно меняется и в разном возрасте он будет по-разному относиться к фотографии. Очень часто фотографы начинают с техники, а затем, испытывая чувство неполноты, невысказанности - отталкиваются от технического начала, уходя в поиски иного. Но попытаюсь дать определение выделенному мною понятию.

   Фотографическая деятельность - способ отношения человека к миру, отражением которого является фотографическое произведение. Естественен вопрос: что понимается под фотопроизведением? В данном случае, нам одной дефиницией не обойтись. Ниже мы попытаемся приблизиться к пониманию фотопроизведения, к его отличиям от произведений других искусств. Попытаемся так же отличить истинное фотопроизведение от лже-фотопроизведения. Сразу оговорюсь: путь нелегок и автор не застрахован от ошибок на этом пути, и на истинность любого утверждения я не претендую.

   А пока остановимся на структуре фотографической деятельности. В сущности, это - “салат” из техники, эстетики и социальных отношений. И все было бы просто, если бы фотография постоянно не сталкивалась бы с этическими проблемами. Но только при первом приближении все просто. На самом деле, складывается все из весьма “тонких” материй.

Когда моя камера медленно движется в

поисках объекта, я становлюсь первооткрывателем,

 который видит через объектив совершенно новый мир...

 О композиции я ровным счетом ничего не знаю.

 Я создаю ее сам. Слепо следовать правилам композиции -

все равно, что проверять правила земного

 притяжения перед тем, как отправиться на прогулку.

Эдуард Уэстон.

   Фотографическая деятельность, конечно же, подразумевает   присущее ей видение и мышление. И эти понятия представляются мне огромными глыбами, которые одним махом и не охватить. Придется уяснить сначала их смысл, чтобы потом воспринять фотографическую деятельность целостно.

   Кто из нас не испытывал особого, необъяснимого подъема, посетив места своего детства, в которых не был давным-давно? Часто в своих воспоминаниях о детских годах мы представляем себе это место в особой сказочно-романтичной окраске. Тогда все было странным, таинственным и живым...  Сейчас же, находясь в прочных оковах логического мышления, уже трудно находить сказочное в таком прозаическом мире. Тем не менее человек до конца своих лет хранит в душе это первое детское впечатление, вплоть до преклонения перед ним. Недаром многие, отжив свой век, едут умирать на Родину.

   Сам я довольно долго прожил на одной улице в строй части Москвы, но уже несколько лет, как обитаю в новостройке. По правде сказать, бывая в переулке Огородной слободы (моя малая Родина) и сравнивая современную фактуру с образом, который ношу с детства, и ни нахожу ничего общего - только ряд внешних форм, со временем не изменившихся. Поражает трагическое несоответствие современного вида и сказочных воспоминаний детства. И удручает то, как стремительно “съедаются” детали пейзажа временем (то сломали, это перестроили). Когда я жил в Огородной слободе, этих изменений я не замечал, как не замечают старения лица человека, с которым проводят свои дни. Но вот в первом варианте этого текста, десять лет назад - я писал совсем по-другому: “Сам я живу все время на одном месте и потому такого сильного впечатления от встречи любимыми местами детства не испытываю. Но, тем не менее, я постоянно ощущаю ауру (по В. Беньямину, аура - неповторимое ощущение далекого, как бы близко оно не было), хотя, признаться, некоторая рутинность есть. И она проявляется в том, что я часто просто не смотрю по сторонам. Чтобы порвать рамки стереотипа, нужно прийти в особое эмоциональное состояние. И это состояние, в котором я брожу по старой Москве с фотоаппаратом, сродни ощущению обретенного счастья: необыкновенное спокойное блаженство. Как будто бы каждый человек и каждый предмет обладают этой самой аурой”.

   Тогда же, десять лет назад я так описывал сам процесс съемки (а был я тогда фотолюбителем и в качестве досуга любил снимать старую Москву): “...Увидел ЭТО в натуре - выбрал НУЖНЫЙ момент - нажал на кнопку затвора. И все в этом для меня состоит творчество. Позитивный процесс - настоящая мука; цель его - не ошибиться в подборе выдержки и номера бумаги для печати. В большинстве я уже после того, как сработал затвор, знаю - хороший ли снимок получился. И даже после проявки выискиваю на мокрой пленке ТЕ кадры. Чаще всего, ТОТ, так как редко получается больше одного , а то и вовсе за день съемки такового не бывает”.

   Ну вот, в первый раз (в сущности, я сейчас просто редактирую свой текст десятилетней давности) я вступил в противоречие с самим собой! Сегодня я не стал бы так категорично описывать свой процесс творчества. Во-первых, сегодня я более бреду в темноте. А во-вторых, это таинство, между прочим. Да и в “кухне” ли дело?

   Резюмирую: для меня лично собственно фотографическое творчество (его “видимая” сторона) состоит в организации внешнего, не зависящего от моей воли, материала, значимость которого я мгновенно угадываю. Термин “угадывание” взят мною у Картье-Брессона. В сущности, это вариант отбора жизненного материала. И элементарным актом творчества фотографа является “восхищение”. Восхищение удивительным свойством этого мира открываться нам в подобных откровениях с совершенно неожиданных сторон.

Фотомастер... должен иметь четкое

 представление по крайней мере о трех вещах:

насколько фотограф может использовать

 описательную силу камеры; насколько он может сложное

сделать простым; каким многообразием он

может пожертвовать ради строгости

композиционного решения.

Дж. Жарковский.

   Конечно же, от восхищения до отражения этого восхищения на фотоснимке - огромнейший путь. Имя этому пути - ремесло. Но еще более длинный путь лежит от просто человека к человеку, умеющему восхищаться.

   И путь этот начинается далеко не с первой пленки и с первого отпечатка. Он начинается с рождения человека (возможно, момент, когда ты в первый раз восхитился, и есть акт твоего рождения, как человека, а не как биологической особи). Именно на этом пути люди начинают делиться на тех, кому кажется, что он уже нашел истину, и тех, кто блуждает бесконечно, пока дают силы. Спутники первых - душевный покой и уверенность в себе; вторые, как правило, вспыльчивые, вздорные люди, всегда недовольные собой, всю жизнь мешающие другим жить. Лишь на краткий миг существование их озаряется ярким, чарующим светом. Это - миг творчества. Творчество - лишь всплеск молнии, остальное же - мучительное блуждание. И только в редких случаях - в верном (для кого?) направлении.

   Ты - не только исследователь действительности, ты - ее часть. И, чем сильнее ты ощущаешь в себе эту родственность с окружающим тебя, тем труднее тебе будет. Нужно уметь находиться одновременно не только внутри бытия, но  и над ним. Кракауэр в свое время говорил о растворении фотографа “в подлинной сущности окружающих его вещей”. И был прав лишь отчасти. Часть мира не может не может полноценно созерцать мир. Для этого нужно отстранение. Каждый снимок для тебя - открытие. Но открытие не только в мире, но и в себе.

Поэт должен знать человеческую жизнь и

с внутренней, и с внешней стороны и, вобрав

 в свое внутреннее “я” всю широту вселенной и ее явления,

 прочувствовать ее там, пронизать ее, углубить и

 преобразовать. Чтобы иметь возможность творить,

 исходя из своей субъективности, даже при

 ограничении совсем узким и специальным кругом, чтобы

 творить свободное, целое, не представляющееся

 ограниченным извне, поэт должен чувствовать

 себя освободившимся от практических или других

 пут и возвысится над ними свободным взором,

 обозревающим внутреннюю и внешнюю жизнь.

Фридрих Гегель.

 Есть великие умы, достигшие в понимании процесса творчества космических высот, нам у них - учится и учится. Словарь определяет творчество как процесс создания новых ценностей. В сущности, этот вид человеческой деятельности довольно-т